Честное слово, я иногда представляю, каково мне будет в тюрьме и в колонии. Не важно за что, важно, что такие мысли появляются. А как им не появляться? Я никого пока не насиловал (и не собираюсь), не убивал, не крал помногу, не оскорблял, не искажал историю и не просвещал без нужды. Даже на митинги почти не выходил. Но у нас теперь всякое может быть. И каждого может коснуться. Такое создается впечатление Отсюда и мысли.
Если уж говорить поговорками, то по-прежнему лучшая российская заповедь — от сумы и тюрьмы не зарекайся. Вот я и не зарекаюсь.
Так вот, в тюрьме, конечно, будет херово. Может быть, даже, совершенно финально херово. Странным образом, тюремное заключение и отбывание наказания в колонии современным российским обществом воспринимаются как месть, такая вот ответочка плохим парням, как нужные и необходимые мучения, как страдания, которые мы, общество, обязаны предоставить другим людям, типа от этого всем будет лучше. Не берусь судить, насколько это так и должно быть. Или не должно быть. Пусть правоведы спорят. Дело не в этом.
Мне несказанно повезло, потому что советская армия. особенно, конечно, первый год службы, — это почти та самая тюрьма и есть. С дисциплиной и порядком, с хорошими и плохими людьми, как среди таких же как ты, так и среди начальства, с насилием и угрозами насилия совмещающимися с помощью, поддержкой и даже дружбой, и с плотным переплетением всего этого. И это, конечно, немного успокаивает, мол, прошел то, пройдем, если надо, и это. Но мысли, мысли… Откуда вы? Почему раньше вас не было? Что изменилось?
«Последний римлянин» Аниций Манлий Торкват Северин Боэций тоже попал в тюрьму, практически ни за что, в самом финале имперской истории Рима, уже при остготских королях. Полез в какие-то советники, члены всяких палат и прочих зомби-институтов. И что? Помогло это хоть кому-нибудь?
После двух лет заключения казнили молодого еще философа (44 года) за милую душу.
А нечего было членствовать, раз ты римлянин, с варварами. Так можно было бы сказать. Но — на то он и последний римлянин, чтобы быть уже немного просто человеком. И такого человека, который не боится быть человеком, в некоторые времена гораздо легче словить, осудить, сгноить и убить, чем вертлявого и живучего варвара.
Вот и думай теперь, после всего, в достаточной ли ты степени человек? И как это проверить?
И тут только одна мысль. Надо быть готовым. Прежде всего морально. Ну и физически. А если кто скажет — не тебе об этом говорить! Пусть. Я только посмотрю в глаза и промолчу. Подожду несколько лет. Потом отвечу, когда многое уже случится.
Лет 700 назад, помню, были ребята которые ставили вопрос радикально — ни о чем невозможно говорить, и следует только молчать. Но все равно все болтали и говорили обо всём. Уже спустя столетия в начале XX века один философ все же смягчил риторику — «О чем невозможно говорить, о том следует промолчать».
И примерно в это же время другой самоуверенный любитель мудрости, первым, наверное, заметил (на русском языке, кстати) это противоречие, между просто словом и словом, провозглашаемым De Pofundis. Заметил — и тем самым высветил и сделал заметным для других! И теперь, чтобы обращаться De Profundis нужна запредельная ирония и, прежде, всего самоирония. Иначе не услышат.
То есть, о чём невозможно говорить, о том следует предлагать улыбнуться. Примерно так. А совсем не так, как я тут всё написал.