Памяти моего отца, Евстифеева Владимира Михайловича (20.07.1938 – 06.04.2014)

Среди полей, перелесков, оврагов и ручейков, почти в самом центре Владимирского Ополья, черноземного края Северной Руси, где изначально сформировалась и начала свой долгий путь молодая русская нация, есть место, где когда-то стояло село под названием Перелоги.

Село старое, первые упоминания о нем есть в документах 1521 года.

В лучшие времена жило в Перелогах до 1000 человек, школа была (даже две, летняя и зимняя), две церкви (тоже летняя и зимняя), несколько десятков дворов, пруды, наполняемые водой из прозрачных и холодных подземных источников. А вокруг – поля, малолесье, логи да балки. Выращивали пшеницу, на трех мельницах, стоявших вокруг села, делали муку, возили в Юрьев и Суздаль на продажу.

Таких сел — тысячи и тысячи по всей России, и жили там люди, и были у них свои беды и радости, свои мечты и свои судьбы.

Но история распорядилась так, что жители несуществующего ныне села Перелоги почти 110 лет назад, в апреле 1905 года, написали письмо самодержцу российскому Николаю Второму. Это, конечно, была не совсем их инициатива, а целая кампания по всей России. Да и писали, наверняка, не совсем они. Но письмо дошло до адресата и сохранилось в архивах. Это значит, что мы можем его прочитать и посмотреть, о чем думали, мечтали и как оценивали свою жизнь простые жители Владимирской губернии. И чтение это, смею вас заверить, весьма и весьма интересное и, надеюсь, полезное.

Подчеркну, что в своем прочтении этого письма я не смог остаться беспристрастным и холодным. Именно в этом селе родились мои предки, мой прадед, дед, мой отец. Я слышал много рассказов  о том, как была устроена жизнь в селе, видел, как с интересом вспоминали и изучали историю села и его жителей мои старшие родственники: искали документы, собирали информацию в архивах. В общем – для них это была важная часть их личной истории. И моей тоже. Хотя родился я уже не в этом селе. Но случилось так, что теперь я самый старший, мне и писать про это. Больше некому.

Первый раз я попал в Перелоги почти 40 лет назад, в начале 70-х. Мой дед, простой шофер, собрал свою большую семью, детей, внуков, человек 20, как-то поместил всех в кузов грузовика, и повез на свою родину. Километров 30 от Владимира по полям и лугам. Для меня, шестилетнего мальчишки, это было фантастическое путешествие в какую-то другую жизнь. Мы тряслись в открытом кузове, нарушая, как я сейчас понимаю, все мыслимые правила безопасности. Взрослые везли с собой палатки, провизию, рыболовные снасти и все, что нужно, чтобы весело и дружно прожить три-четыре дня в поле на берегу маленькой речушки.

Когда мы приехали на место и выгрузились из машины, отец подозвал меня и, показав рукой, сказал: «Вот, смотри, это и есть мое родное село, Перелоги».

Повертев головой и оглядев бескрайнее русское поле, я не увидел никаких домов, только ровные ряды русских печей, стоявших прямо среди высокой травы, ровнехонько, друг за другом, как на параде. Я видел такое только в фильмах  про войну и поэтому спросил отца:

— А тут что, была война?

Он не понял и переспросил:

— Почему ты так решил?

Я уточнил:

— Тут была война и прошли немцы?

Он опять не понял, и мне пришлось объяснять что в фильмах про войну всегда показывают печи на месте деревень, потому что проклятые фашисты сжигали русские хаты и от них оставались только кирпичные печи, не поддававшиеся огню.

Отец мне ничего не ответил. Только пожал плечами. Вот так, мол, получилось, без всякой войны.

Да, немцы в деревню не заходили, ничего не жгли. Французы не разоряли дома. Поляки не мародерствовали. Возможно, доходили отряды Батыя, но  вспомнить про это уже никто не может. Войны тут не было. Но история – это и есть наша война. История и время уничтожают нас не хуже врагов.

Сегодня и печей не осталось, развалились и ушли в траву и землю. Почти без следа. Запустение и воля. И остатки садов, которые все никак не исчезнут, деревья продолжают плодоносить, не замечая того, что ни домов, ни людей вокруг них давно уже нет.

Вот так выглядело место, где было село Перелоги, летом 2013-го года:

Вот, так называемый, верхний пруд, первый их нескольких прудов, располагавшихся в середине деревни, между рядами дворов. Когда-то он был красив.

Итак, села Перелоги давно уже нет. Но есть письмо жителей села государю-императору. И это письмо стоит прочитать, потому  оно, честно говоря, меня поразило. Не только тем, что среди авторов письма наверняка был и мой прадед, родившийся и живший в этом селе на рубеже веков, дослужившийся до небольшой должности при местной церкви (что, конечно, потом имело свои негативные последствия при атеистическом режиме), но и тем, что содержание письма приоткрывает что-то важное и фундаментальное в нас самих.

Конечно, мы не знаем, кто истинный автор письма, кто его писал, откуда брались подходящие слова и так далее. И все же – даже несмотря на то, что письмо явно составлено из нескольких частей, но сам стиль этих частей, и, особенно, их сочетание в одном письме — производят сильное впечатление. Но самое главное – это письмо вполне может быть образцом и примером взаимодействия власти и населения в России. Точнее – трагическим памятником несостоявшемуся взаимодействию. Потому что той власти уже нет, да и села Перелоги тоже уже нет. Пустое поле. Русское поле.

Прочитайте письмо, не пожалеете (в Приложении помещаю полный текст).

Обязательно обратите внимание на принятый самоуничижительный стиль обращения к власти: «всеподданнейший доклад», «сердечно рады Вашему благому предначертанию…»,  «имеем честь всеподданнейше просить…».  Существующие порядки тогда (а сейчас?) не позволяли обращаться к главе государства, да и к другим представителям государственной власти, иначе, а эти слова и обращения, в свою очередь, поддерживали существующие порядки, которые, в свою очередь, не позволяли обращаться к представителям власти иначе… Ну и так далее, до бесконечности.

Хотя, нет, не до бесконечности. Потому что далее, после славословий в адрес власти, в письме начинается нечто неожиданное. Не знаю, была ли свойственна моим предкам-крестьянам ирония, но никак иначе я не могу расценить шикарное описание того, как расцветут в условиях свободы крестьянские хозяйства и как загнутся хозяйства казенные и церковные: «При введении нового освободительного закона оживет и наша бедная деревня… Вся крестьянская, ныне пустынная, страна расцветет как один сад, и среди его появится промышленность — фабрики и заводы. Только разве одни господские, монастырские и казенные земли будут нарушать красоту земного рая, за неимением сильных рабочих рук, и красноречиво говорить за неправильность пользования ими».

Если это не ирония – то что?

Но это еще не все. После этого, не побоюсь этого слова, стеба, после идиллических библейских картин о том, как «зазеленеют поля тучных нив, зацветут плодовые сады и зашумят леса», вдруг, на контрасте, почти без перехода: «А в чем мы живем и что едим? Живем в гнилых, вонючих шалашах, питаемся свинным кормом и то не досыта, а одеваемся в лохмотья».

И – на, получи, расслабившийся читатель-самодержец, от своих верных подданных красочное, полновесное, полное боли и страданий описание невзгод и тягот крестьянской жизни. Да такое описание, что никаких других обвинений существующим порядкам и не надо! Пишут мои земляки о самом главном, о том, что начальство докладывает «наверх» о распрекрасной жизни крестьян, а жизнь-то эта ужасна. До того ужасна, что верноподданейшие, забитые, покорные крестьяне (как сейчас бы сказали – «патерналистски настроенные») осмеливаются писать своему самодержцу: «А мы до того плохо себя чувствуем, что страшно сказать, еще через 5 лет едва ли окажемся хорошими подданными». Страшно, страшно говорить  — но говорят. Говорят самое главное, побаиваясь,  осторожно, откладывая самое страшное на 5 лет – но все же говорят, честно и открыто. «Как мы живем, так жить более нельзя»! Так жить нельзя. Как же это знакомо… И как метко сказано крестьянами: «Тяжесть государственных непорядков так придавила нас, как лист к земле…». Тяжесть государственных непорядков.

А в чем непорядки эти? А в том, что драли с крестьян господа и церковь. Прямо так и пишут крестьяне и называют виновников: «Неблагодарное правительство так доездило нас, как клячу, и стремятся до конца добить нас. В нашей Владимирской губернии начальство столько беспорядков произвело, что и не перечесть». И, далее: «Отдаем все без остатка на жалованье господам и священникам».

Значит, главные виновники выяснены. Господа, церковь, правительство и всякое начальство, в том числе и губернское. С ними, значит, и надо бороться, выходит.

Но, придя к такому, прямо скажем, почти экстремистскому  заключению, авторы письма завершают свое послание весьма неожиданно: «Нам нужен отдых, покой, свобода, свобода всего: свобода слова, свобода сходов, печати, свобода совести, неприкосновенность личности, равноправность граждан и веротерпимость, бесплатное и обязательное образование, сельские школы должны быть сельскохозяйственные с учителем нами же избранным; чтобы имели мы полную возможность пользоваться крестьянским банком; уничтожить сельские общества и разделить землю в подворное пользование, дать способ переселиться на свою землю и построить хутор; уничтожить волостные правления, волостные суды и камеры земских начальников».

Посмотрите, сколько всего, неожиданного и не слишком привычного требуют крестьяне. Весь набор либеральных ценностей, «свобода всего» (!),  (интересно, кто про это рассказал крестьянам? Какие агенты мирового либерализма?), даже равноправие. Но есть и выборность учителей в школах (!), предложения по крестьянскому банку, уничтожение сельских общин (привет Столыпину!) вплоть до развития фермерства, и – самое интересное и самое политическое – уничтожение волостных (читай – местных) правлений, судов и полицейских участков.

Все это – определенная программа, правда, очень эклектичная, неровная,  и, самое главное, не слишком связана с описанными бедствиями.

И тут же нижайшая просьба после всего «призвать к участию в совещании представителей одного из нашего крестьянского частного общества», и «разрешить нам пользоваться казенной дорогой и продовольствием».

Вот такое письмо, письмо отчаяния, заблуждений и надежд.

В Российском государственном историческом архиве, это письмо и многие подобные ему хранятся в деле под характерным названием «Записки, письма и предположения разных лиц и организаций о государственных преобразованиях и мерах борьбы с революционным движением, присланные во исполнение указа 18 февраля 1905г. и оставленные без последствий». Вот так вот,  — оставленные без последствий.

Мой прадед, имевший дом в селе Перелоги, тоже наверняка участвовал в написании этого письма. Значит, все это, все эти слова и идеи каким-то образом есть и во мне. Вы скажете – глупые предложения? Да не глупее многих нынешних. Вы скажете – зря писали, старались, а никто и не прочитал, никто и не ответил. Так, может, они и не для ответа писали? А для того, например, чтобы мы, через сто лет прочитали и что-то поняли. А мы и прочитали. А что поняли?

Мне кажется, вот что. Есть письмо, оно дошло до канцелярии самодержца российского, осталось в архивах. Но ни сам Николай Второй, ни чиновники государственные на письмо не ответили. Оставили без последствий. А последствия все равно были, и ответ был — ответом стали русские революции, в которых сгорело многое и многие. Вот это и есть цена несостоявшегося диалога. Слишком дорогая цена.

А знаете, какое решение в этой ситуации нашли жители села Перелоги? Они исчезли. Исчезли, как жители села Перелоги. Довольно быстро, уже к середине XX века. Исчезло и само село, как и тысяча деревень и сел в одной только Владимирской области. Но они не растворились полностью в кипящем бульоне истории. Осталась память, мы можем об этом писать, говорить, помнить, пытаться понять, чтобы  оставаться самими собой.

Осталось Русское поле. Мы в нем и оно в нас.

Мы бредем по этому полю и исчезаем в нем, по одному и группами, примятая нами трава расправляется, скрывая наши следы и «оставляя без последствий» наш долгий и почти бесцельный путь.

Надо очень постараться, чтобы оставить в этом поле хоть какой-то след, чтобы другим было легче и удобнее идти и выбирать свою дорогу. Чтобы ничто не оставалось «без последствий», и самое хорошее, и самое плохое.

Светлая память всем, кто, несмотря ни на что, оставил эти следы в поле для нас.

Р. Евстифеев
20 июля 2014 года

(Все фотографии сделаны автором в июле 2013 года в Суздальском районе Владимирской области, на месте бывшего села Перелоги)

Приложение

1905 г. апреля 22.
«Всеподданнейший доклад» крестьян с. Перелоги Суздальского уезда Владимирской губернии Николаю II

ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ САМОДЕРЖЦУ ВСЕРОССИЙСКОМУ

Крестьян села Перелоги
Суздальского уезда
Владимирской губернии.
Всеподданнейший доклад.


ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ благоугодно было повелеть указом от 12-го Декабря 1904 года ввести в своем Российском Государстве новые освободительные законы, а рескриптом от 18 февраля сего года на имя Его Высокопревосходительства А. Г. Булыгина учредить совещание для составления законопроекта об участии населения в выработке и обсуждении законодательных предположений. Сердечно рады Вашему благому предначертанию освободить государство от гнетущих его непорядков, и твердо верим, что, при начертанной в Указе свободе многое переменится к лучшему. Все воскреснет — и ум, и сила, и богатство; все переродится, из слабого будет чудовищное; все расцветет и заблестит, — все будут свободно трудиться и являть свою гениальность; всюду будет преобладать творчество, потому что руки будут у всех развязаны и люди не будут только обладателями знаний и искусств, а и производителями дел. Все заживет новой, разумной и кипучей жизнью.

При введении нового освободительного закона оживет и наша бедная деревня. Крестьяне за трудоспособностью в люди не пойдут, была бы им свобода действий, они вскоре проявят свою гениальность, и тогда деревня через 10-15 лет будет неузнаваема. Векшу завиднеются красивенькие дачи-хутора, зазеленеют поля тучных нив, зацветут плодовые сады и зашумят леса. Вся крестьянская, ныне пустынная, страна расцветет как один сад, и среди его появится промышленность — фабрики и заводы. Только разве одни господские, монастырские и казенные земли будут нарушать красоту земного рая, за неимением сильных рабочих рук, и красноречиво говорить за неправильность пользования ими.

Но в настоящее время мы живем далеко не так в своей забытой всеми деревне. Как мы живем, так жить более нельзя. О нас относятся наши начальники, что мы живем хорошо, а ожидаем лучше, пьем чай, едим кашу и одеваемся в генотки, А мы до того плохо себя чувствуем, что страшно сказать, еще через 5 лет едва ли окажемся хорошими подданными. Тяжесть государственных непорядков так придавила нас, как лист к земле: всюду нужда, голод и холод. А в чем мы живем и что едим? Живем в гнилых, вонючих шалашах, питаемся свинным кормом и то не досыта, а одеваемся в лохмотья. В нашем распоряжении имеем мы только один надел земли, стоющий нам 10 руб. за десятину каждогодно, да и тот расстрелян в 40 и более местах. Доходом с него мы едва оправдываем подати и на церковь; отдаем все без остатка на жалованье господам и священникам. Кто-кто не пользуется нашими трудами, а подумать о нас никому нет дела, — умирай с голоду, никто не пожалеет: «лишь были бы желуди, я от них жирею». Неблагодарное правительство так доездило нас, как клячу, и стремятся до конца добить нас.

В нашей Владимирской губернии начальство столько беспорядков произвело, что и не перечесть. Например, теперь выбивают насильно с крестьян мирской сбор по 20 к. с души, не дал, самовар унесут и с аукциона продадут. Перед Пасхою у крестьянина нет копейки Богу подать, а потому по всему селу идут слезы, — ходит староста с понятыми и обирает самовары, а на другой день приезжает старшина и ослушников сажает под арест и привлекает к суду. В Суздальском уезде в 1-м участке, в селе Н. один крестьянин из самых хороших плательщиков вызывается повестками на волостной суд -го числа сего Апреля месяца за то, что не уплатил мирской сбор 80 коп. и не дал в продажу самовара.

Судьба нас карает и мы себя чувствуем в сильном изнеможении. Нам нужен отдых, покой, свобода, свобода всего: свобода слова, свобода сходов, печати, свобода совести, неприкосновенность личности, равноправность граждан и веротерпимость, бесплатное и обязательное образование, сельские школы должны быть сельскохозяйственные с учителем нами же избранным; чтобы имели мы полную возможность пользоваться крестьянским банком; уничтожить сельские общества и разделить землю в подворное пользование, дать способ переселиться на свою землю и построить хутор; уничтожить волостные правления, волостные суды и камеры земских начальников.

Объяснив вышеизложенное, имеем честь всеподданнейше просить ВАШЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО, не благоволено ли будет Вами призвать к участию в совещании представителей одного из нашего крестьянского частного общества, чтобы более правильнее решить вопросы, касающиеся крестьянского сословия; так как представители земств и городов не могут быть компетентны в выражении нужд крестьян. Наше участие может оказать немалую пользу в интересах всего русского крестьянства. В случае же призыва разрешить нам пользоваться казенной дорогой и продовольствием.

22-го Апреля 1905 года.

Согласных с нашим мнением много, а подписались:

Следуют подписи.

Адрес: Гор. Суздаль, Влад. губ. Тумское волостное Правление, село Перелоги.
Верно: За Начальника Отделения Канцелярии
Комитета Министров    /С. Саблер/

РГИА. Ф. 1276. Oп.1. 1905. Д. 24. ЛЛ. 222-223об. Машинописная копия.

Источник: Приговоры и наказы крестьян Центральной России. 1905-1907 гг. Сборник документов. Под редакцией В.П. Данилова и А.П. Корелина. М., 2000.